Мой день :) Целый день стихов и разговоров. ✍🏻✍🏻✍🏻Интервью с поэтом Светланой Ахмедовой
Марина Якимович (Марина): Светлана, я благодарю Вас за согласие принять участие в нашем проекте «День одного автора» и за согласие дать интервью.
Расскажите моим читателям о себе. Расскажите о детстве, о своих родителях, о том, что было главным в нём, что запомнилось навсегда.
Светлана Ахмедова (Светлана): Примите ответную благодарность за приглашение, Марина, – очень рада возможности поговорить с Вами и читателями и представить их вниманию свои стихи.
Итак, начнем с корней, пожалуй. Мама – медсестра, всю жизнь проработала в роддоме. Медик она круглосуточно, поэтому нам, домашним, сложно – стерильность и бесконечные рекомендации, зато соседям отлично: если нужна помощь, тревожный чемоданчик всегда наготове. Уколы она делает виртуозно, особенно это ценят дети:). Папа – прессовщик, горячий цех в три смены, хотя образование высшее. Элитный рабочий, орден Славы, «лучшие люди района и города» и все такое. Его уже с нами нет.
Дедушки погибли на войне, бабушки умерли рано, я их не застала. Тут в двух словах не скажешь, но все и так примерно представляют, каково тогда было. А чуть глубже копнуть – тема для романа. Прадед, дворянин, женился на дочери цыганского барона, невозможной красавице Марусе. Разумеется, это был мезальянс для обеих сторон – страшный скандал. Но тут грянула революция, и молодая семья решила спасаться от новых порядков. Собрали вещички, дом оставили под присмотром родственника (а вдруг старые порядки вернутся) и подались на юг. На первой же станции у беременной Маруси украли узелок с кольцами и деньгами. Она рыдала страшно, но возвращаться назад пришлось: там хотя бы дом. Но родственник сделал вид, что знать их не знает, и дальше было совсем сложно… Если отстраненно, то – красивая драма, сериал, а вот как это все пережить – и думать неохота.
В общем, с определением национальности у нас в семье туго: к цыганам плюсуются украинцы, поляки, евреи. Муж привнес азербайджанской крови, тем не менее, по паспорту все русские :)
Родилась в Воронеже и детство провела в самом его чудесном районе – Березовой Роще. Три десятка пятиэтажек, вышел из дому – и ты в яблоневом саду на краю леса, часть которого – огромный парк. Озеро в ряске с выходящим из него Черномором, фонтаны, карусель – парные кони, жирафы и слоны, накрытые суконными попонками, чтобы детские попки не мерзли. Зеленый театр – бесплатное вечернее кино и абсолютно даровые комары.
Летом – цветы и травы, земляника, хмель, дикий шиповник и мелкие груши, сладкие как мед, яблоня-ранетка в секретном месте у болота. Однажды к нам привезли зоопарк. С краю, на отшибе у Пионерской горки поместили слона, я кормила его какой-то особенной травой – считала, что он ее любит больше всего. Приходила каждый день, и никого не было рядом – только я и слон. Это было какое-то очень правильное детство – шалаши и секретики, велосипед, сбитые колени и ржавые гвозди в пятках, порванное на заборе новое клетчатое платье, коньки и санки. Первая клубника с Центрального рынка в бидончике выдается только после ненавистного борща, зато мороженого можно сколько хочешь. Качалка в кустах за гаражами – там мы вечерами рассказывали страшные истории, сочиняемые на ходу. Путь к славе лучшего автора был прост: побольше скелетов, гробов на колесиках и Черных Дам :) А потом в темноте из форточек – позывные: «Света, Лика, Вова, Оля – домооой!» И я неслась на третий этаж через две ступени, а в спину дышали Черные Дамы и гремели костями настигающие скелеты, и хорошо если дверь была еще не закрыта – иначе приходилось звонить и ждать, а нечисть хватала за пятки…
Квартира была коммунальная, пять комнат – три семьи, одинокая глухая баба Катя, отлично читающая по губам и парные старухи, сестры Зина и Агния, которые девочками видели царскую семью. Иногда на нашем столе в общей огромной кухне возникало блюдце с высокими краями – кусочек вишневого пирога, штруделя, треугольник наполеона. Угощение для меня. Я тут долго могу рассказывать, надо остановиться :)
Вообще все это вспоминается какой-то сказкой, добрым фильмом для маленьких, интересной книжкой, и часто кажется, что ничего и не было, не могло так быть, тогда я достаю фотографии – доказательства реальности прошлого.
Ну и чуть официального. По образованию – инженер-микроэлектронщик, закончила физфак ВГУ, по специальности не работала ни дня: выпуск совпал с перестройкой и схлопыванием производства. Так что – офсетная лаборатория универа, восемь лет в ПТУ, потом – редакция газеты, колонка на портале АНН и, наконец, эстетический центр «Библиотека им. Б. Стукалина» – заведую помаленьку. А, ну еще я шикарно штукатурю – спасибо стройотряду :)
Марина: В какой момент в Вашу жизнь вошла поэзия? Как это случилось? Можно ли сказать, что когда Вы услышали стихи впервые, Вы попали под очарование рифмованных строчек или наоборот поэзия долго оставалась сама по себе, и волшебство её открылось много позже, и это связано с каким-то событием? Кто открыл перед Вами эту дверь?
Светлана: Читать я начала к четырем годам. Была немедленно записана папой в библиотеку – мне, кстати, там экзамен устроили, ибо не поверили, что умею, дали прочесть «Дудочку и кувшинчик» – и вот дудочку я помню, тоненькая такая, из серии «Мои первые книжки», и «Алису в Стране Чудес», огромный синий том с медным ключом во всю обложку, и много всяких сказок помню в лицо, а стихи – отдельно – нет.
А потом, когда мне было семь, папа привез из командировки две книги – сборник сказок и «Стихотворения» А.С. Пушкина с врубелевской Царевной-Лебедью на обложке: белая бумага, картинки на каждой странице. Он был
ужасно рад – и тому, что такой молодец и добытчик (книги, детские в особенности, были страшным дефицитом), и моей радости. Чтобы запечатлеть торжественность момента, он решил книгу надписать, чтобы к празднику, а не просто, дело было после 8 марта и перед моим апрельским Днем рождения, но он запутался в датах, посмотрел на календарь и в итоге написал: «Дорогой дочурке к 10 марта!» Зато теперь я знаю точно, когда он мне ее подарил. :)
Вот с Пушкина все и началось – ничего оригинального, в общем. Я помню это волшебство – не только содержания, но – слов, таким образом составленных, что они сами укладывались в голове, сами! «В пустыне чахлой и скупой», «Трусоват был Ваня бедный», «Три дня купеческая дочь Наташа пропадала», «Мороз и солнце» – да, невыразимая прекрасность, но с каким я удовольствием повторяла перед зеркалом (я тогда любила выступать) «И Шереметев благородный, \ И Брюс, и Боур, и Репнин, \ И, счастья баловень безродный, \ Полудержавный властелин»! Несмотря на кучу сносок, поясняющих каждое слово, смысл я улавливала весьма приблизительно: война и наши победили. Но эти слова сами по себе доставляли какое-то физическое удовольствие.
Ну и школьного Некрасова мне не забыть с его «Бедная баба из сил выбивается». Тут другое впечатление. Что-то страшное, страшней «Песен западных славян» – надо бежать и спасать, но поздно, конечно, от чего эту бабу становилось еще жальче.
А потом-то много чего уже было – к примеру, Сергей Михалков, после Пушкина, да :)
Марина: В какой момент Вы сами начали писать? Кто первый ознакомился с Вашим стартом? Помните ли Ваши первые стихи?
Светлана: Увы, помню, и это было чудовищно! Я освоила Пушкина с Некрасовым и, вдохновясь скучным дождливым днем, наваяла какие-то довольно складные, как мне казалось, строки про то, что вот идёт, дескать, дождь (подробностей не помню, память иногда милосердна). Двух жалких четверостиший (жалких в смысле объёма, разумеется, а не прекрасности), никак не хватало на книгу. Тут пришел на помощь Некрасов, я решила, что теперь, после пейзажной лирики, нужно добавить чего-то переживательного. Бедные бабы, убивающиеся при царизме, канули в Лету, но я выкрутилась – следующее стихотворение было о судьбе несчастной собаки (доныне популярная «одноногая собачька», да). К радости гипотетических литературоведов, память сохранила пару строк шедевра: «Тобика кормили молоком. Он вырос, но он был щенком!»
А тут и дождь кончился, я убежала в сад и человечество осталось без моей книги, но совсем обездолить я его не могла и послала всю эту красоту в «Пионерскую правду», ждала публикации изо всех сил месяца два. А когда перестала ждать, мне принесли коричневый конверт с логотипом газеты и письмом редактора – ну, каждому поэту знакомы сухие строки этих бездушных людей: «Большое спасибо, но у вас бедноваты рифмы, не раскрыта тема и вообще – сперва надо много прочесть, и вот тогда, в следующий раз…»
Не помню, чтобы я особенно убивалась, но писать больше не стала – то ли сочла этих людей недостойными таких прекрасных стихов, то ли погода была солнечная. Но сейчас понимаю, как это было здорово со стороны редакции – отвечать на такие вот письма юных поэтов.
Марина: Стихосложение отнимает много времени. Почему Вы этим занимаетесь? Что Вами движет? Вы не издаёте сборники, не собираете квартирники, значит, не ради денег или славы. Тогда зачем? Почему Вы не бросаете это нелёгкое занятие?
Светлана: Начну с возражений :) Стихосложение отнимает не так уж много времени, в отличие от прозы – там-то приходится сидеть часами в поисках нужных слов, а потом шлифовать и переделывать, и все равно зачастую не удается приблизиться к совершенству, как я его представляю.
Стихи приходят сами – настроением, фразой, словом, остается только записать ну и чуть причесать. Все, что делается быстро, на одном дыхании, как правило, оказывается лучшим. Конечно иногда текст не дается, лежит недели и месяцы, а порой и вымучивается – в случае, если есть ощущение, что нельзя оставить. Хотя лучше такое оставить и забыть – на время или навсегда.
Тем более что формула, озвученная героем Плятта в «Весне» – «Сел, задумался, открыл» (правда, он про ученых говорил, но и поэтам сгодится) – не работает совершенно. Если б было все так просто! В общем, и щички успеваешь сварить, и помыть что-нибудь немытое, и по городу из конца в конец переместиться, а стихи – они между делом. Конечно здорово, когда время – ночь, никто от тебя ничего не хочет, и ты садишься за ноут и… собираешь на мониторе в ряды какую-нибудь ерунду по три и по пять, и никаких шедевров :) Вообще ночь – всегда здорово, люблю её.
Денег литературой (а именно стихами) заработать – дело невозможное, а уж мне об этом мечтать и в голову не приходило, а слава – кто бы знал, что это. То есть понятно, что, прежде всего, это узнаваемость, но насколько она должна быть широка – вот вопрос. Недавно в одной хорошей группе на Фейсбуке спросили, кого можно почитать из современных поэтов кроме Полозковой. И мы на пару с Машей Рубин часа три закидывали фамилии обоймами по пять-десять человек, вспоминая новых и новых, и это было здорово, и отдельный кайф – я знаю многих, общаюсь интернетно и в реале. Считаю, что это интересней некоей эфемерной личной славы :) Да я и в принципе лишена амбиций в этом смысле. Но очень дорого другое: мои постоянные читатели, которых немного, но они есть, не бросают. Значит, я держу некий уровень, не разочаровываю.
Квартирников не собираю, зато на пару с Иваном Пивоваровым мы организовали ЛитО «PoemFM», и это, пожалуй, самая интересная и полезная штука, которая случалась со мной. Собирать людей, которым часто просто не с кем поговорить про вот это все, потому что стихотворчество воспринимается многими как неопасное сумасшествие, смешной закидон… Вообще, главное – люди, которые вокруг, неважно, чем ты занимаешься. А с людьми мне в жизни везет – это счастье.
Марина: У Вас бывают периоды «затишья»? Вот, хоть плачь, ничего не приходит в голову. Сплошное топтание на месте. Как Вы выходите из этого состояния? Что для этого нужно?
Светлана: Конечно да – все как у всех. Но я отношусь к этому весьма спокойно – период накопления, отдыха. Хотя знаю, что есть такие, кто истерит и думает, что вдруг это навсегда… Но так не бывает. Стихи нас найдут, будьте спокойны, когда мы им понадобимся – через месяц, год, десять лет.
Ну и байка из жизни в качестве иллюстрации. Прошлой весной у меня был мегатяжёлый период – физически, морально, по всем статьям. И вот в эдаком состоянии я ввязалась в конкурс – три стихотворения за девять дней, темы, мягко говоря, мозготрёпные, выдаваемые за сутки до. Зачем я туда пошла, не очень понимаю и сейчас – возможно, надеялась отвлечься, уйти в параллельный мир. В общем, этот опыт я вспоминаю с ужасом, как насилие – все было на преодоление себя и к творчеству имело мало отношения. Взяла три первых места, но тексты эти не люблю. И не потому, что напоминают о тяжелых временах, просто они кажутся мне искусственными, бездушными, наподобие сгенерированных компьютером виршей. Нет, лучше уж просто ждать, чтобы все было по любви.
Марина: Как Вы думаете, Вы узнаваемы? Что в Вашем творчестве такого, что отличает Ваши стихи от стихов других авторов?
Светлана: Говорят, что – да, узнаваема, мне-то самой судить об этом нелегко, как и о том, чем мои стихи отличаются от прочих. То есть, разумеется, отличаются – если сравниваться с другими авторами, у которых есть свой стиль, почерк.
У каждого из нас свое видение мира, словарь, язык, приемы, любимый размер, в конце концов – хотя мироощущение, пожалуй, важнее всего. И свой уровень искренности. Часто автор в профайле специально отмечает, что он не имеет ничего общего с ЛГ. Что ж, бывает и так, но, если такое разделение стопроцентно, получается фальшивка. Чем больше в стихах автора, тем они мне ближе, тем больше я им верю. Стало быть, и сама стараюсь быть максимально искренней, хотя с некоторых пор закрываю и шифрую многое – стала осторожней относиться к словам, все сказанное (и особенно написанное) имеет коварство сбываться.
Марина: Не соглашусь. А как же быть, если главный герой – личность, пусть очень яркая, но отрицательная? К примеру, Евгений Арбенин? Мог ли Лермонтов правдоподобно описать своего героя, наделяя его качествами, которые не свойственны ему самому? На мой взгляд, мог. Или, если он правдоподобен, мы вправе уличить автора в низменных качествах его героя? Мне бесконечно искренним кажется монолог «Послушай, Нина…» Сколько в нём от Лермонтова?
Светлана: Ну, судя по биографии и произведениям Михаила Юрьевича, своими качествами он Арбенина наделил, как мне кажется. Хотя вовсе необязательно, чтобы автор непременно себя в каждого героя пьесы вкладывал – если только на уровне некоего авторского литературного ДНК. Вот именно лермонтовская ДНК там чувствуется, и в драме, и в арбенинском монологе в частности.
Крайне мало исключительно положительных или отрицательных людей (а значит и персонажей), авторская задача – сделать героев живыми, в человеке всего понемногу непременно есть. Арбенин как раз такой – и благороден, и злодей, и мудрец, но при этом снедаемый страстями. Эта нелинейность и привлекает. Бывает, что сочувствуешь злодею, а герой кажется противным, а иногда никто не молодец…
Но это всё общие рассуждения, потому что мне кажется некорректным такой пример – именно с «Маскарадом». Лирический герой и главный герой – разные понятия. Лирика – это одно, пьеса в стихах – другое, отличаются и задачи, и методы написания.
Разумеется, глупо, прочитав нарратив о том, как герой угодил в больницу, желать автору скорейшего выздоровления. Вот вписать свое настроение между строк, например, пейзажной лирики, чтобы оно считывалось – тут без искренности никак.
Марина: Вообразите, Вы читаете чужие стихи. В них восхитительная находка (удачная метафора или рифма). Вы склонны позавидовать автору?
Светлана: На днях писала о замечательном питерском поэте, позволю самоцитату: «Когда читаю стихи, кроме очевидного «нравится – не нравится», «моё – не моё», делю их чуть более сложным образом: «я так умею», «умею, но не хочу», «белозавидую» и – самое редкое – «я это хотела бы написать». Такие совпадения дороги и близки, и удивительны – как другой человек не только почувствовал твоё, но и слова выбрал ровно такие же?
Несмотря на то...
Полную версию интервью читайте в прикреплённом документе
#стихи #поэзия #поэты #стихаски #современники
#Светлана_Ахмедова